Петр Антип: "До сорока лет я стеснялся сказать, что я художник"

Пётр Иванович, в какой момент своей жизни Вы осознали себя художником?

— В сорок лет.

Как это произошло?

— Я почувствовал свой мир, свой свет, в сорок три — сорок четыре года, где-то так. Хотя я уже давно был формально художником. В двадцать восемь лет уже был членом Союза художников СССР. У меня были выставки в Париже, Москве, Киеве, Львове, да.

Какое именно событие подтолкнуло Вас к такому самоощущению?

— Никакое событие. Я просто нащупал свой мир, вот и всё. Художник ценен своим индивидуальным миром, своим отношением к миру.

То есть, Вы просто в один момент почувствовали, что внутри Вас сложилась особенная концепция мира?

— Пусть так, пусть так...

В 90м году Вы впервые посетили Париж, впервые побывали заграницей. Что Вы почувствовали?

— Я вышел из самолёта тогда и подумал, что это что-то космическое, какое-то космическое будущее просто. Лестницы сами едут, везде стекло. Архитектура меня прибила просто. Жвачки, подарки — это всё не то. Архитектура... Я за независимость, кстати, не голосовал, был в Париже в это время. Это уже я во второй раз ездил.

А какое впечатление на Вас произвело парижское искусство? Свобода? Другая жизнь?

— Да сказки всё это, какая свобода. Просто мы ходили с другом, Сережей Новиковым, по галереям, предлагали работы свои. Как придурки. Так же не делается, но нам никто тогда об этом не сказал. Были, конечно, в Лувре, но меня больше архитектура впечатлила, чем всё остальное. Такая мощная энергетика...

Кто из художников, писателей, творческих людей оказал на Вас влияние?

— Никто — и все понемножку...Я бы переформулировал: кто помог в карьере, пробиться...

Можно и так...

— Вот Юлик Синкевич, киевский скульптор, вот он очень помог. Он мне помог в Украине. Я-то в России учился, никого не знал.

А в чисто художественном плане Вы не можете выделить какие-то влияния на себя?

— Ну, я люблю Рембрандта, Броделя там, я многих люблю. Самое главное, чтобы художник был честным. Как не учиться у Микеланджело, например? Я до вечера могу Вам перечислять классных художников.... Люблю нашу донбасскую степную скульптуру, каменных баб, для меня это очень важно... Там заложен код, энергия собирается прямо в камне. Вот есть понятие скульптурного слуха, понимаете?

Интересно...А что это такое?

— Это не разговор для интервью, это профессиональные вещи уже.

Ну всё-таки, если в общих чертах.

— Это не каждый человек обладает, это генетика, мужское начало, тут всё. Организовать скульптуру в пространстве — это не каждый сделает, не каждый художник, не каждый студент.

То есть, это свойство интуитивное, оно даётся от природы?

— Да, конечно. Человек рождается со скульптурным слухом, его не научишь. Из десяти студентов на художественном если один обладает слухом — это очень хорошо. Я ж говорю, я до сорока лет стеснялся сказать, что я художник.

А что Вы вкладываете в понятие художник? Искусство? Что это такое?

— Это человек, который обладает своим миром. Несёт это мир другим. Садит свой сад, так сказать. Это целая наука. За искусством должна быть наука.

Наука и интуиция?

— Пусть так.

Ваша выставка называется «Современная архаика». Что Вы вкладываете в это название?

— Люди просто перелепливают архаику. Вот здесь многие киевские художники просто перелепливают каменных баб. Я хочу создать новые скульптуры, не перелепливая. Скульптура ведь обладает своими законами, так? Мы боремся за новые формы. Все же пишут про любовь: Шекспир писал про любовь, Шевченко писал про любовь, Данте. Но у каждого была своя форма. Вот и я создаю скифскую бабу, печенежскую бабу новыми формами, из геометрических фигур. Для меня треугольник, например, это гармоническая фигура, на которой держится весь мир. Это возможность для человека «словить» какую-то космическую энергию.

А почему Вас привлекает именно архаическая форма? Почему Вы переосмысливаете именно её?

— Потому что я родился на Донбассе, мне степь очень близка, мне небо очень близко степное, трава. Это всё моё. Там своя очень интересная философия, огромное свободное пространство. Я не люблю замкнутость, люблю степь.

И Вы в своих скульптурах пытаетесь передать ощущение степной свободы?

— Да.

На Ваш взгляд концепция современной архаики, по сути, возвращение модернистских практик, —
это актуальное искусство?

— Всё искусство актуально. Каждый человек выбирает, что хочет. Одному нравится классика, другому академизм. Люди разные.

То есть, сейчас мы не можем говорить, что есть какой-то один большой стиль в искусстве?

— Никогда небыло больших стилей, никогда.

Никогда? А как же, например, романтизм в первой половине 19го века? Сейчас традиционно называют постмодернизм большим стилем эпохи...

— Пусть пишут — диссертации, статьи. Со мной очень много искусствоведов работает — из Львова, из Харькова. Это не ко мне вопрос. Мне это неинтересно. Пишут — постмодернизм, я туда не влажу.

То есть, Вы не думаете о каких-то теоретических вопросах искусства?

— Совершенно, совершенно...

Считаете ли Вы свою политическую и патриотическую деятельность в довоенном Донбассе продолжением своей работы в искусстве?

— Я думаю, что стал лучше как художник благодаря этому. Любой публичный человек должен быть гражданином. Я много сделал для украинского Донбасса: приглашал известных писателей, финансировал патриотические партии, книги интересные мы привозили, с Левком Лукьяненко делали дискуссии, выступали современные украинские рок-музыканты у нас, много всего.

Вы недавно опубликовали книгу  «Велика казка про маленького хлопчика». Что Вас подтолкнуло обратиться к литературе?

 — Я решил сказку для внуков написать, в сказке дать им несколько ценных уроков, советов. Потому что так получилось, что я ими долго не занимался. И вот так компенсирую. Она посвящается моим внукам, и внукам моих друзей, и вообще всем внукам, которых я даже не знаю.

По жанру это философская сказка?

— Это притча, я думаю.

На кого Вы ориентировались из писателей, когда работали над сказкой?

— Я люблю Германа Гессе, Гоголя. Много писателей. Я в детстве учился на одни колы, потому что много читал.

Как так?

— Ну, Жюль Верн лежал сверху учебника по физике всегда, не мог оторваться. Когда уже учился в художественном училище, понял, что такое равновесие. Я много читал и много рисовал, и хотел держать равновесие между этими своими занятиями.

 

А сейчас что-нибудь читаете?

— Не так много, в основном документальную литературу. Книги, живопись, очень плохо влияют на ребёнка, на художника.

Почему?

— Потому что ты попадаешь под чьё-то сильное художественное влияние, не можешь сформироваться как личность просто. Станешь маленьким Веласкесом, маленьким Пикассо, а не собой. Это очень плохо.

Какой тут выход, как Вы думаете?

— Разница между советской и европейской художественными школами знаете какая? В советской школе идеология уже существовала, учили только технике рисования, а у европейцев технике почти не учат, развивают личность. Потому что если ты сам — развивающаяся личность, техника, мастерство, кураж обязательно придут!