Юлия Илюха: "Я дальше не поеду. Мой муж сейчас защищает Харьков. Я верю в него, и я верю в ВСУ"

Тревога войны нарастала давно. Но я не знаю никого, кто бы верил в столь полномасштабное вторжение. Какие ощущения были лично у тебя? Что говорила логика, а что интуиция, и пересекались ли они?

– Думаю, очень мало найдется людей, веривших в полномасштабное вторжение. Потому что мы мыслили логически, а не как озверевший психопат Путин. Я предполагал обострение на Донбассе и думал, что орки пойдут туда, чтобы расширить ОРДЛО на всю Донецкую и Луганскую области. Но с нового года я очень волновалась, а накануне, 23 февраля, так волновалась, что поймала паническую атаку. Впрочем, все равно не могла представить масштаб того, с чем столкнусь в 5 утра следующего дня.

Зная тебя, это твое сочетание хрупкости и отваги, предполагаю, что ты давно решила, что при любом развитии событий останешься в Харькове. Однако сейчас часто можно наблюдать, как люди действуют противоположно, или просто совсем по-другому, чем от них ожидали другие и они сами. Как этот процесс принятия решений выглядел для тебя? Были ли (бывают) моменты сомнений? Или это решение, которое ежедневно пересматривается?

– Сейчас я нахожусь в 50 км от Харькова – муж сказал собирать вещи, забирать сына, кошку и ехать в деревню в первый день войны. Мы ехали по окружной дороге как раз в тот момент, когда туда пыталась зайти колонна техники русских оккупантов, которую через час уже сожгли наши ребята. В селе гремит земля, когда обстреливают Харьков. Меня каждый день спрашивают, почему я не еду на запад Украины и дальше за границу. Отвечаю всем все равно – я дальше не поеду, мой муж сейчас защищает Харьков. И я верю в него, и я верю в Вооруженные Силы Украины.

Ты пишешь детские книги – не только, но все же это особый и непростой жанр. У меня на 2022 год запланирована детская книга и я переживала за этот текст значительно больше, чем за взрослые. Потому что взрослая литература – ​​это значительно более низкий уровень ответственности, потому что взрослая литература не обязана никого ничему учить вообще, детская тоже – но есть определенные нюансы. Знаю, что ты работала над подростковой книгой, рассматривавшей важные темы. Какова лично твоя стратегия проговаривания сложных тем с детьми и подростками? С собственным сыном и вообще. Пытаешься ли от чего-то отгораживать и защищать?

– Весной у меня должен был выйти подростковый роман о девочке, живущей в зоне боевых действий на Донбассе. Но вдруг в зоне боевых действий очутились все мы. Относительно сложных тем – тренируюсь на собственном сыне. Он испугался взрывов и каждый день спрашивает, почему россияне пришли нас убивать. Но трудно объяснить ребенку, что они просто желают нас уничтожить.

Как ты думаешь, мы отжали русский мат? Он уже стал легитимизированной частью украинского языка?

– Знаешь, я не буду запрещать своему сыну кричать «Путин – хуйло» или «русский корабль, иди нахуй», потому что, во-первых, это не педагогично, а во-вторых, это правда. Поэтому все эти маты – это уже устоявшиеся выражения украинского языка.

Что тебе помогает держаться в эти дни, кроме очевидной вовлеченности? О чем думаешь, когда наступают драгоценные и тревожные моменты тишины? За счет чего восстанавливаешь ресурсы?

– Лучшее, что можно сделать в этой ситуации – заняться чем-нибудь полезным. Я пытаюсь писать для иностранных СМИ обо всем этом аде в Украине и в Харькове в частности, а еще немного вернулась в волонтерство – ищу, координирую, занимаюсь логистикой. Это лучше, чем день и ночь скролить новости.

Одни говорят об особом обострении чувственности, другие, наоборот, об абсолютном жестоком оцепенении – как дела?

– Я чувствую только ненависть. Столь сильно как никогда в жизни. И научила этому своего сына. Для меня теперь есть единственная аксиома: русский? иди на хуй.

Уже стало ясно, что почти все преодолевают чувство вины, что они делают недостаточно, даже те, кто на передовой. Говорят это называется survivours guilt. Для меня на расстоянии это особенно остро и мне стыдно сказать, что мне стыдно, потому что это не меняет ситуации. Есть ли у тебя рецепты, как работать с такими мыслями?

– Каждый делает, что может в том месте, где он сейчас есть. Не все должны держать оружие, кому-то надо держать другие фронты и тыл. Поэтому делаем, что можем – и верим в защитников Украины.

Как думаешь, как украинцам сохранить это единство? Мы настолько сплочены в условиях угрозы и сопротивления, но начинаем спорить, как только напряжение немного спадет. И тот уровень стресса, который все сейчас переживают, точно будет не в пользу уравновешенного общения. Уже начинаются срывы, выгорания и недоразумения. Какие мы можем разработать стратегии, чтобы это хоть чуть-чуть амортизировать?

– Мне кажется, сейчас рано об этом думать. Единственное, чего я хочу сейчас, это работать (на самом деле, я хотела вставить сюда еще одно нецензурное слово) для нашей победы. А внутренние ссоры преодолеем потом – когда закроем орков в Мордоре.

Каков твой план восстановления после победы? Какой проект запустишь первым?

– Я продолжу писать эротический роман, который я анонсировала и о котором до начала войны меня постоянно спрашивали. В канун вторжения я даже мерила в магазине откровенный костюм, который хотела надеть его презентацию – но оккупанты не дали его купить. Ничего, будет победа и другие наряды. А русские попадут пойдут нахуй навсегда.